Семьдесят лет прошло с самого черного для нас дня, разделившего время на «до» и «после» войны. Горечь тяжелейших потерь, которые понесла Красная армия в первые месяцы 41-года, до сих пор саднит души неравнодушных потомков. Нет недостатка и в ценных советах нашим предкам с позиций сегодняшнего дня: «Вот если бы тогда наши сделали то-то и то-то». Об этом наш корреспондент беседует с ведущим российским военным историком Алексеем Исаевым.
ЛИТЕР-Неделя: Алексей Валерьевич, существуют две основные версии трагедии 22 июня 1941 года. Одна, живущая уже очень давно, – «версия внезапного нападения». Вторая – Суворова – Резуна: Сталин сам планировал нанести превентивный удар по Германии, но Гитлер его упредил. Сторонником какой версии являетесь вы? А.И.: Это несколько упрощает текущую ситуацию. Есть точка зрения исторической науки на события 1941 года, основы которой были заложены в СССР в послевоенные годы. Можно даже сказать, что такая работа началась во время войны: штаб Рокоссовского по своей инициативе работал над исследованием Смоленского сражения 1941-го уже в 1943 году. В дальнейшем сформированная картина событий была расширена и углублена, в том числе таким зарубежным исследователем, как американец Дэвид Гланц. Сводить ее к «внезапному нападению» – это упрощение, если не сказать примитивизация. Если попытаться сформулировать ее кратко, то она будет выглядеть примерно так: «В силу ряда причин осознание советским руководством опасности нападения Германии произошло слишком поздно, принятые меры запоздали и Красная армия оказалась упреждена вермахтом в мобилизации и развертывании. Это привело к разгрому главных сил войск в западных округах по частям. Усугублялась ситуация незавершенностью ряда программ по модернизации вооруженных сил, а также общеэкономическими и социальными факторами». По другую сторону баррикад находится не только В. Суворов, но и целый сонм конспирологов и выдумщиков, создающих разнообразные теории, которые при внимательном рассмотрении оказываются мыльными пузырями. ЛИТЕР-Неделя: Что нам нужно было сделать в 1941 году, чтобы избежать такого страшного избиения? Может, быстро изучить стратегию и тактику блицкрига, которую Гитлер применил при захвате Польши и Франции, и противопоставить этому некий свой контрвариант? А.И.: Для этого нужно было принять решение вступить в войну в 1941 году. Причем чем раньше, тем лучше. То есть если бы мы осознали, что война, скорее всего, начнется в 1941 году, то еще вначале не запустили бы масштабные программы реорганизации механизированных войск и авиации, а также, например, строительство бетонных взлетных полос на аэродромах. Соответственно, в мае 1941 года нужно было отдать приказы на выдвижение войск из глубины страны, реально отданные в середине июня 1941 года. Но для этого у руководителей страны и армии должна была быть информация, которая есть у нас сегодня, но которой не было у них в 1941 году. Изучение же блицкрига как симбиоза стратегии и тактических приемов было в тот момент сильно затруднено. Немцами были засекречены данные об использовании механизированных соединений, танковых групп. Напротив, внешняя шумиха, игравшая второстепенную роль, – мотоциклисты, парашютные десанты – активно пропагандировались. ЛИТЕР-Неделя: Бывший полковой разведчик, позже плодовитый писатель Карпов обнаружил в каком-то из секретных сейфов документы, якобы подтверждающие, что Сталин в 1942 году зондировал почву о заключении с немцами второго Брестского мира. Ваше отношение к этой сенсации? А.И.: Как к простительному для беллетриста вымыслу. К той же категории относятся и «сенсации» И. Бунича с письмами Гитлера Сталину. ЛИТЕР-Неделя: Будет ли когда-нибудь издана в России, как правопреемнице СССР, достоверная и объективная история Великой отечественной войны? А.И.: Во-первых, по поручению президента России к 2015 году будет выпущен новый 12-томник. Есть основания считать, что он будет написан на качественно новом уровне. Во-вторых, благодаря открытию архивов для независимых исследователей, достаточно динамично развиваются частные (негосударственные) военно-исторические исследования. Например, недавно вышла книга А. Кузнецова «Большой десант» о Керченско-Эльтигенской операции 1943 года, фактически закрывающая эту тему. ЛИТЕР-Неделя: Кажется, еще Бисмарк говорил, что нигде не врут так, как на войне. И это естественно. Каждая из сторон в пропагандистских целях, для поддержания боевого духа своих солдат и общества приуменьшает свои потери и преувеличивает потери противника. Как человеку, пишущему о войне, при таком раскладе отделить правду от вымысла? А.И.: С точки зрения историка путь к решению этой проблемы лежит через сравнение донесений и реляций с документами противника. Сейчас это не составляет большой проблемы, как это имело место в советское время. Более того, ныне в российской военно-исторической науке стало практически дурным тоном писать исследования без привлечения документов противника как из фондов Бундесархива в Германии, так и NARA (США). ЛИТЕР-Неделя: Насколько открыты советские архивы для писателей, пишущих на военные темы? Через какой-то означенный срок с документов снимается гриф «Секретно»? Можно ли ожидать в будущем рассекречивания каких-то сенсационных документов? А.И.: Уровень открытости военных архивов можно оценить как высокий. То есть ограничения по доступу не носят принципиальный характер. Однако каких-либо громких сенсаций ждать не приходится. Нужно отдавать себе отчет, что документы войны с 1950-х годов смотрели многие исследователи и картина событий была в общем и целом восстановлена. Корректировка представления о тех или иных эпизодах и развенчание некоторых популярных мифов возможны. Но «сенсации» как переворота представлений о войне или ее отдельных периодов вряд ли стоит ожидать. ЛИТЕР-Неделя: Вы написали более полутора десятков книг о войне, перелопатили горы архивных документов. Что больше всего удивило, потрясло вас в этих немых свидетелях того времени, как человека? А.И.: Если брать последний период работы, то меня по-настоящему поразила стойкость ленинградских ополченцев. На соседних участках фронта действовали ополченцы 2-й дивизии ЛАНО и курсанты училища им. Кирова, будущие офицеры. Так вот стойкость ополченцев под ударом немцев была равна стойкости курсантов. Хотя ополченцы сменили станки на винтовки буквально за несколько недель до этого. Немецкие атаки на 2-ю дивизию ЛАНО, по немецким же данным, раз за разом проваливались. Для меня эта страница войны стала примером высокой эффективности действий мотивированных бойцов из промышленных рабочих. ЛИТЕР-Неделя: Военный историк должен быть, как мне кажется, нейтрально-объективным: не оплевывать врага и не захваливать своих. Некоторые российские авторы, пишущие о той войне, прямо-таки упиваются неудачами своих отцов и дедов. Вы же относитесь к таким фактам с сочувствием и даже с состраданием. Это трогает. А.И.: На мой взгляд, критиканство и ценные советы предкам – это признак неглубокого исследования. Во-первых, следует понимать, что люди 1940-х годов были как минимум не глупее нас. Принятие тех или иных решений было обоснованно и базировалось на той информации, которую имели военачальники на момент принятия решения. Если разобраться, то большинство выводов и выработанных на их основе планов действий представляются разумными и обоснованными. Во-вторых, противник выглядит как всезнающий и не допускающий ошибок только до тех пор, пока не заглянешь в его документы. После этого понимаешь, что война – это часто организованный хаос по обе стороны фронта. «Туман войны» – ограниченность информации для принятия решений – действовал на обе стороны. ЛИТЕР-Неделя: Как долго, по вашему мнению, еще продержится у наших людей интерес к событиям Великой Отечественной войны? А.И.: Пример Великобритании, в которой скоро уже 100 лет держится интерес к Великой войне, то есть Первой мировой войне 1914–1918 годов, убеждает меня в том, что в странах бывшего СССР интерес к Великой Отечественной войне будет сохраняться. ЛИТЕР-Неделя: Недавно вышла в свет ваша новая книга «Десять мифов Второй мировой». Назовите, пожалуйста, несколько самых распространенных мифов о той войне? Как они возникли? А.И.: Это опечатка в выходных данных, книга эта на самом деле не новая, еще 2005 года. Мои недавние работы – это книги «Неизвестный 1941-й» и «Иной 1941-й» о событиях в Белоруссии и Прибалтике летом 1941 года. Что касается мифологии войны, то чаще всего она является продуктом попытки найти простые ответы на сложные вопросы. Например, на сложный вопрос «Почему немцы добивались успеха в 1941 году?» обычно следует простой ответ: «Потому что они были поголовно моторизованы и вооружены автоматическим оружием». Хотя эти утверждения никак действительности не соответствуют: моторизована была меньшая часть вермахта. А автоматом вооружался всего один человек в отделении – его командир. Тем не менее слухи о немцах со шмайсером на животе оказались весьма распространены, в том числе в войсках. А потом они перешли в книги легковерных авторов, а также в фильмы. ЛИТЕР-Неделя: Назовите, на ваш взгляд, лучшую книгу о войне. А.И.: Думаю, одной из лучших книг о войне является «Волоколамское шоссе» Александра Бека, в которой описаны действия 316-й стрелковой дивизии генерала Панфилова под Москвой. Вскоре она стала называться 8-й гвардейской. Ценность книги в том, что написана она была по горячим следам и явилась своеобразным учебным пособием для многих бойцов и командиров. В ней в форме диалога между командиром дивизии и комбатом Бауыржаном Момышулы (знаю, он у вас национальный герой) раскрывается технология ведения сдерживающих действий, «отступательная стратегия». Фактически дивизия обороняла не сплошной фронт, а направления, дороги. На дороге выставлялся боевой заслон, заставляющий немцев развернуться в боевые порядки, атаковать по всем правилам, а не нахрапом. Под нажимом немцев отряд, составляющий заслон, организованно отходил назад и снова седлал дорогу. И такой спиралькой-пружиной сдерживал немцев, выигрывая драгоценное время. Задачей дивизии было не удержать рубеж, а нанести потери противнику, задержать его. Пространство разменивалось на время. В то время других вариантов попросту не было.
Сергей БОРИСОВ, Алматы – Москва | |